«Без научной дипломатии быть в десятке лучших невозможно»

В преддверии нового учебного года «Креативная дипломатия» представляет интервью о научной дипломатии с Гульнарой Красновой, доктором философских наук, профессором, экспертом РСМД и главным научным сотрудником Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ. Что такое научная дипломатия и насколько она развита в России, читайте в нашем материале.

«Креативная дипломатия» («КД»): Что такое научная дипломатия и как ее лучше определить? Отличается ли российский подход к этому определению от западного?

Гульнара Краснова: На сегодняшний день универсального термина нет: это такой зонтичный термин, который объединяет различные подходы экспертов. Нина Фёдоров (Nina Fedoroff) – один из самых известных экспертов, которая была научном советником в Госдепе США, – под научной дипломатией понимает «использование научного сотрудничества между странами для решения общих проблем, стоящих перед человечеством в XXI веке, и построения конструктивных международных партнерств в сфере науки».

В Мадридской декларации о научной дипломатии под этим термином понимается «совокупность практик на стыке науки, техники и внешней политики». Российское определение, которое появилось в концепции МНТС («Концепция международного научно-технического сотрудничества» – прим.ред.) 2019 года, понимает научную дипломатию как «особую форму международного научно-технического сотрудничества, которая относится к публичной дипломатии и представляет собой систему взаимодействий ученых, научных коллективов и организаций, и взаимосвязанная с ней деятельность органов власти».

Это определение, во-первых, классифицирует научную дипломатию как одну из форм публичной дипломатии, что очень важно; во-вторых, выделяет отдельную профессиональную группу – ученых, которые являются негосударственным актором публичной дипломатии, и, в-третьих, подчеркивает стратегическую роль институтов государственного управления в научной дипломатии.

В настоящее время среди российских экспертов НД («научная дипломатия») часто рассматривается как инструмент международного научно-технического сотрудничества, и это связано, в частности, с тем, что определение научной дипломатии появилось в концепции МНТС. В моем понимании научная же дипломатия появляется именно в тот момент, когда появляется государство с его структурами; появляются смыслы, которые нужно транслировать за рубеж в рамках публичной дипломатии. При этом международное сотрудничество может осуществляться и часто осуществляется по горизонтали, то есть не нужен «кузнец» в качестве института государственного управления.

«КД»: Вы говорили про Мадридскую декларацию. Можно ли уточнить: получается, это европейская декларация, т.е. принятая концепция о научной дипломатии в Евросоюзе?

Гульнара Краснова: Да. В Евросоюзе очень много было сделано за последние несколько лет. В рамках программы «Горизонт» реализовывалось три проекта научной дипломатии: Европейское лидерство с культурной, научной и инновационной дипломатии (EL-CSID – European Leadership in Cultural, Science and Innovation Diplomacy); Научная дипломатия для Европы (InsSciDE – Inventing a shared Science Diplomacy for Europe); Использование науки для/в дипломатии для решения глобальных проблем (S4D4C – Using science for/in diplomacy for addressing global challenges).

В 2021 году проекты завершились, и их участниками был создан Европейский альянс научной дипломатии. Российские организации, к сожалению, туда вступить не могут, поскольку там могут участвовать только организации, зарегистрированные в странах ЕС.

«КД»: Есть ли у научной дипломатии какие-либо инструменты? Как они применяются и на кого ориентированы?

Гульнара Краснова: Что касается инструментов, то их нам предложил бельгийский ученый Люк ван Лангенхов в 2017 году. А именно – стратегические, оперативные и вспомогательные.

Если говорить о стратегических инструментах, то это концептуальные политические документы: доктрины, стратегии, концепции, как, например, французская Science Diplomacy for France. В большинстве стран отдельного концептуального документа по научной дипломатии нет – Франция является исключением.

Чаще всего научная дипломатия звучит в концепциях по международному научно-техническому сотрудничеству, иногда – в стратегиях по национальной безопасности. Важность этих концептуальных стратегических документов в том, что они определяют стратегические рамки, т.е. какие интересы преследует страна в научной дипломатии. Это будут общие трансграничные или региональные задачи, национальные интересы, например, «мягкая сила».

Если говорить о национальных подходах, то они очень разные, и каждая страна определяет в своих стратегических документах направления, интересы, ресурсы и инструменты. Если говорить о французском подходе, то научная дипломатия измеряется в конкретных финансовых показателях. Перед огромной сетью научных атташе, советников, представляющих различные министерства и ведомства, стоит задача донести достижения французской науки за рубеж, привлечь финансирование из международных источников и кадровые ресурсы в страну. Если смотреть на американскую научную дипломатию, то здесь доминируют подход «мягкой силы» – укрепить американское влияние в странах через ученых и науку.

Есть еще оперативные инструменты научной дипломатии – то, что обозначается как «дипломатия для науки». Это двусторонние и многосторонние соглашения по нерегулируемым пространствам, например, космосу, океанам и так далее – то есть там, где знаний юристов недостаточно и обязательно должны присутствовать ученые. Другой инструмент – это создание научно-технических консультативных советов при министре иностранных дел, внешнеполитическом ведомстве и т.д. У нас, например, есть такие при Совете безопасности и МИД.

Фото: Polina Tankilevitch (Pexels.com)

Также существуют инструменты поддержки научной дипломатии. Это мероприятия по повышению квалификации, круглые столы; платформы, которые объединяют две профессиональные группы дипломатов и ученых для выработки общих подходов. Кроме того, финансирование совместных научных проектов с зарубежными странами.

«КД»: Получается, что инструменты научной дипломатии, как и в принципе вся научная дипломатия – сравнительно новый феномен, который возник недавно, и он может быть ориентирован как на привлечение в страну – как вы говорили про Францию – так и на экспорт, как в случае США?

Гульнара Краснова: Да, все зависит от интересов. Например, трансграничные и общие, такие как Цели Устойчивого Развития; региональные – как Арктика, или национальные – «мягкая сила», привлечение кадров и финансирования.

Если говорить о национальных интересах, то это всегда будет конкуренция, поскольку, когда страна реализовывает свои национальные вопросы, то, естественно, она конкурирует с другими странами – за кадры, финансы, «мягкую силу». А уровень региональных и трансграничных проблем, конечно, заставляет страны сотрудничать – только общими усилиями можно решить какую-либо проблему. Возможна комбинация интересов.

«КД»: Можно ли измерить эффективность научной дипломатии? Существуют ли индексы по измерению ее потенциала?

Гульнара Краснова: Результативность научной деятельности измеряется статьями и проектами, в случае научной дипломатии – это совместные публикации ученых разных стран и совместные проекты. Наибольшее количество совместных публикаций у нас по физике, по химии, по материаловедению – в общем, там, где у нас хорошо с наукой, там у нас и с совместными публикациями хорошо.

«КД»: Насколько развита научная дипломатия в России, можно ли назвать её эффективной? Какие есть проблемы и слабые места?

Гульнара Краснова: Что касается научной дипломатии России… Не знаю, видели ли вы наш доклад или нет (совместный доклад с РСМД «Новые горизонты научной дипломатии в России» – прим.ред.), но там они очень подробно описаны. В целом я вижу две проблемы –концептуализация и институционализация научной дипломатии.

В рамках концептуализации у нас не определен сам концепт, то есть нет какого-то концептуального документа, который сказал бы, что нам нужно, какие у нас национальные интересы. В докладе РСМД мы говорили, что нужен совместный доклад МИД и Минобрнауки, который определил бы стратегические направления научной дипломатии – что государство хочет видеть от ученых, кому это поручает и т.д.

Второй момент связан с концептуализацией: поскольку нет такого документа, нет такой задачи, нет и институционализации, то есть не определён институт государственного управления, в ответственность которого входит развитие научной дипломатии. Это должен быть МИД или Россотрудничество, но кто-то из институтов государственного управления должен быть уполномоченным и иметь на это мандат. По идее, это МИД, который определяет дипломатию и внешнюю политику, и Министерство науки и высшего образования. В Россотрудничестве наука присутствует только в названии. Насколько я могу наблюдать за их деятельностью, кроме празднования Дня науки в зарубежных представительствах, других систематических мероприятий я не заметила.

С другой стороны, российские научные атташе присутствуют не во всех странах, и в целом не очень понятно, чем они занимаются.

«КД»: Что, в таком случае, можно улучшить в российской научной дипломатии?

Гульнара Краснова: [В своем докладе] мы предложили ряд мер и организационных и образовательных программ – например, программу «Послы российской науки», рассчитанную на известных российских ученых, которые могли бы стать послами науки, принимать участие в лекциях и мероприятиях за рубежом и т.д., причем на разных языках. Есть еще один важный проект, который мы предложили в докладе РСМД – это Программа научной дипломатии для СНГ. Если посмотреть соавторство российских ученых с учеными других регионов мира, то у нас с учеными СНГ самая маленькая доля совместных статей из всех регионов.

«КД»: Это необычно.

Гульнара Краснова: И это говорит о том, что научные связи сокращаются, хотя есть инновационная программа, которую курирует Сколково, научно-технические обмены информацией.

Создание Центров научной дипломатии в наших университетах – это еще один важный пункт, о котором мы писали в докладе РСМД. Они сейчас есть в университетах Франции, Великобритании, США и других. На самом деле страны, в которых развивается научная дипломатия, можно по пальцам перечислить. То есть это не массовое явление, и Россия не в конце списка. Россия, наоборот, в абсолютном большинстве стран, где идут попытки концептуализации научной дипломатии. И такие научные центры могли бы стать профессиональными площадками для дипломатов и ученых.

Еще нужны фундаментальные исследования – фундаментальные и прикладные – по всему, что касается предметного поля научной дипломатии. У нас в eLibrary порядка 100 статей, а если зайти в базу данных международных диссертаций, то там больше 100 000 научных работ.

Мне кажется, что сейчас самое важное – показать возможности научной дипломатии для внутренней аудитории и то, что могли бы сделать ученые в существующей геополитической напряженности с помощью научной дипломатии. Я вижу здесь огромные возможности. В отличие от других негосударственных акторов, ученые не прекратили контакты, а, наоборот, нарастили их благодаря цифровым технологиям. Количество контактов выросло благодаря виртуальным мероприятиям.

В прошлом году вышла статья, в которой была проанализирована публикационная активность ученых во время первой и второй волны пандемии. Оказалось, что самая большая доля статей в соавторстве написана американскими и китайскими учеными. Это при том, что между США и Китаем растет противостояние. Правда, теперь китайские ученые, прежде чем опубликовать что-то в соавторстве с зарубежными коллегами в международных журналах, должны получить разрешение на публикацию. Это такой аналог дополнения в российский Закон об образовании, где все образовательные организации должны согласовывать свои договоры с зарубежными партнерами в Министерстве науки и высшего образования.

«КД»: Ориентирована ли в целом российская научная дипломатия на какой-либо регион?

Гульнара Краснова: Если говорить об ориентации на какой-то регион, наверное в большей степени это европейские страны… И необходимо усилить сотрудничество со странами СНГ, которые являются нашими стратегическими партнерами.

«КД»: Может ли это быть обусловлено тем, что в странах СНГ, допустим, не сильно развита наука как таковая, нет фундаментальных ученых и, соответственно, нет сотрудничества? Или это проблема именно с российской стороны, что идет кооперация не с ближайшими партнерами, а с западными?

Гульнара Краснова: Я думаю, что здесь много факторов. По странам СНГ сокращение сотрудничества идет по всем направлениям и не только в науке. К тому же страны СНГ не являются однородной группой. Мы не так далеко разошлись в науке, все-таки у нас один корень – советские научные школы.

«КД»: Как на научную дипломатию повлияла пандемия? Был ли положительный эффект от «вакцинной дипломатии», о которой говорят российские эксперты?

Гульнара Краснова: Что касается вакцинной дипломатии, я считаю, что она провалилась, и причины этого требуют глубокого осмысления. Хочу заметить, что на сегодняшний день в списке стран, где одобрено применение вакцины Спутник V, практически нет государств, которые формируют научную повестку в мире и имеют какие-то прорывы в науке. Предыдущий советско-американский опыт борьбы с полиомиелитом, конечно, вдохновляющий, но, к сожалению, история не повторилась.

«КД»: А почему, на ваш взгляд, так произошло?

Гульнара Краснова: Я думаю, что тут много факторов. Растет уровень геополитической напряженности. Недавно было заявление МИД Франции о том, что нельзя использовать российские и китайские вакцины в ЕС, поскольку они не одобрены. В период Холодной войны было два противоборствующих мира, были правила игры, и наука была одной из сфер, где сотрудничество продолжалось. А сейчас коммерциализация науки вышла на первый план. Хотелось бы верить, что ситуация изменится.

«КД»: Какие перспективы есть у научной дипломатии в настоящий момент? Как в РФ, так и в мире?

Гульнара Краснова: У нас национальная цель – войти до 2030 года в десятку стран по науке и научным разработкам за счет системы эффективного высшего образования. Десятка стран определяется количеством публикаций, долей ВВП, выделяемого на науку, численностью ученых и т.д. Без научной дипломатии и международного научно-технического сотрудничества быть в десятке лучших невозможно.

В мире, конечно, кто-то реализует научную дипломатию успешнее, кто-то менее успешно, где-то в полной мере разворачивается концепт научной дипломатии. Опять же, зависит от уровня науки, от традиций. Безусловно, это очень интересная концепция, и внимание к ней будет еще много.

«КД»: В целом, у меня больше не осталось вопросов – мы очень исчерпывающе подошли к теме. Всё было очень прозрачно и понятно, большое спасибо!

Беседовала главный редактор PICREADI Analitika Марина Чагина