Автор статьи – Сергей Лебедев, кандидат политических наук, старший преподаватель кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики ФМОПиЗР РГГУ.
Введение
Сейчас мы имеем возможность наблюдать крушение однополярного мира, появление новых центров силы, формирование многополярной системы международных отношений.
Адекватно предсказывать будущее – задача фактически невозможная для политолога-международника, так как всегда имеется слишком много переменных. Но это и не является целью данного текста. Важно понимать, что в большинстве сценариев США сохранят за собой роль одного из центров силы в международной архитектуре и немалую часть своего влияния. Также скорее всего еще долгое время их внешнеполитические традиции останутся прежними – привычки вообще, как известно, очень сложно менять.
Поэтому важно понимать и изучать США, тем более в текущей ситуации. В данной статье рассматривается архитектура международных отношений, к которой стремятся США (и которую они относительно успешно выстраивали после холодной войны). Автор предпринимает попытку посмотреть на этот вопрос под необычным углом – через призму международных отношений, которые выстраивал императорский Китай в Восточной Азии.
Современные теории международных отношений преимущественно «западоцентричны», то есть отражают реалии системы международных отношений, сложившийся после 1648 года. Для этого подхода – особенно в рамках реализма – характерны такие концепты как «баланс сил», метафора государств как сталкивающихся бильярдных шаров и прочее.
Политические историки, изучающие страны Восточной Азии, отмечают, что западные теории – реализм, либерализм – фактически не применимы для анализа архитектуры международных отношений в этом регионе. В Восточной Азии сложилась так называемая «данническая система» международных отношений, в рамках которой Китай являлся центром региональной политики и главным государством, даже не первым среди равных. Китайская модель международных отношений строилась вокруг китаецентричности окружающего мира – «Поднебесной», в ядре которой находился сам Китай. Эта система, согласно Дж.Фейрбанку, успешно работала для межгосударственных отношений значительной части населения земли на протяжении нескольких веков [1]. Д.Кан подчеркивает, что данническая система Восточной Азии представляла собой набор правил и институтов, которые определяли не только дипломатические отношения, но и социально экономическое взаимодействие [2].
1. John K. Fairbank, ‘A Preliminary Framework’, in John K. Fairbank, ed., The Chinese World Order (Cambridge: Harvard University Press, 1968), p. 1
2. David Kang, East Asia before the West, p. 81.
Данническая система Китая
Для аналитических целей данническую систему можно разбить на несколько элементов – мировоззренческие основания, архитектура международных отношений, поведение гегемона, дипломатические ритуалы и тип внутренней легитимации.
Говоря о мировоззренческих основаниях даннической системы в Восточной Азии, следует отметить, что это был китаецентризм. Российский исследователь А.Мартынов развивает концепцию «мироустроительной монархии» как основы китайской внешней политики. Согласно этой доктрине, китайский император, обладая сверхъестественными силами, как бы цивилизует варварские государства, приобщая их к культуре. В свою очередь, правители этих государств должны были посылать к нему своих дипломатов для получения инвеституры. Ряд исследователей подчеркивают, что для традиционной китайской политической философии в принципе не существовало понятия «международный» [3], так как другие страны рассматривались как менее развитые провинции Китая. Конфуцианская философия представляла мир как единую Поднебесную, которая не делится на отдельные государства. В исследованиях обычно подчеркивается, что китаецентричность Восточной Азии была в первую очередь обусловлена социокультурными факторами – китайской письменностью, конфуцианской философией и системой государственного управления, что, в свою очередь, позволяло Китаю позиционировать себя как «Срединное государство».
Говоря об архитектуре международных отношений в Восточной Азии, следует акцентировать, что архитектура носила иерархический, неравноправный характер, и это обуславливалось центральной ролью Китая. Нельзя не отметить, что «эти отношения неравенства, в глазах учёного-конфуцианца, не похожи на отношения между зверьми в гоббсианских джунглях – равных, но враждебных; не похожи они на отношения людей в локкианском обществе – равных и конкурентных; не похожи они и на отношения в рамках кантианской культуры – равных и дружественных. Скорее, это отношения между отцом и сыновьями в конфуцианской семье – неравные, но благодушные [4]».
Следует отметить, что подобная конфигурация все же имела не только культурные, но и политико-экономические основания. Российский исследователь А.И.Козинец в своей работе «Конфуцианский порядок Восточной Азии: значение для теории международных отношений» [5] сравнивает государства региона по демографическим и экономическим показателям (население страны в млн человек и ВВП в международных долларах по данным на 1820 год) и демонстрирует колоссальный отрыв Китая от других государств. Опираясь на геополитическую метафору европейских государств как сталкивающихся бильярдных шаров, он утверждает, что для Восточной Азии уместнее говорить о Китае как шаре для боулинга и о других государствах региона – как бильярдных шарах. Иными словами, говорить об исключительно социокультурных факторах китайской гегемонии в отрыве от экономических не следует. Сочетание этих факторов, как отмечает Дж.Фейрбанк, сделало Китай «естественным центром Восточно-Азиатского мира» [6].
Исследователи отмечают, что архитектура международных отношений в Восточной Азии в определенном смысле воспринималась как отражение структуры китайского общества, в рамках которого приближенность к Сыну Неба определяла уровень в иерархии.
А.И.Козинец выделяет трех основных участников этой архитектуры [7]:
a) конфуцианское сообщество (Корея, Вьетнам, Япония, королевство Рюкю),
b) мандалы (государства Юго-Восточной Азии – Бирма и Сиам – также испытывающие влияние Индии),
c) кочевые народы и пираты, не признававшие верховенства Китая и не принимавшие китайскую культуру.
Страны конфуцианского сообщества составляли ядро восточноазиатского политического порядка, они чаще других отправляли даннические миссии ко двору китайского императора и чаще других получали торговые преференции. Эти страны характеризовались высоким уровнем политической централизации.
Например, по данным на 1818 год Корея могла отправлять до четырех даннических миссий в год, Вьетнам – одну миссию в два года, Сиам – раз в три года, Бирма – раз в десятилетие [8].
Особняком стояла Япония, которая не очень охотно признавала китайское лидерство, несмотря на определенную китаецентричность мышления [9].
[3] Qing Y. Why there is no Chinese International Relations Theory? // International Relations of the Asia-Pacific. 2007. Vol. 7. № 3. P. 313–340.
[4] Qing Y. Why there is no Chinese International Relations Theory? // International Relations of the Asia-Pacific. 2007. Vol. 7. № 3. P. 313–340.
[5] Козинец А.И. Конфуцианский порядок в Восточной Азии: значение для теории международных отношений // Ойкумена. Регионоведческие исследования. 2016. № 2. С. 106-122.
[6] John K. Fairbank, ‘A Preliminary Framework’, p. 2
[7] Козинец А.И. Конфуцианский порядок в Восточной Азии: значение для теории международных отношений // Ойкумена. Регионоведческие исследования. 2016. № 2. С. 106-122.
[8] John K. Fairbank, ‘A Preliminary Framework’, p. 11.
[9] Совастеев В.В. Геополитика Японии с древнейших времен до наших дней / Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та. 2009. 132 с.
Говоря о поведении гегемона, следует отметить, что некоторые политические историки описывали Китай как «доброжелательного гегемона», руководствовавшегося моральными соображениями при принятии внешнеполитических решений [10]. Однако другие исследователи находят подобный подход в определенной степени идеологизированным и приводят примеры того, как китайские императоры вели себя в соответствии с правилами политического реализма. Например, основатель династии Мин император Хунъу (Чжу Юаньчжан) открыто давил на корейских правителей, не гнушаясь обычного шантажа [11].
Однако, с другой стороны, исследователи региона отмечают, что восточноазиатская политика отличалась высокой степенью неконфликтности: с 1368 по 1841 год в регионе произошло 336 военных столкновений с участием Китая, однако при этом из них 252 конфликта – это столкновения с кочевыми народами и около 60 конфликтов – стычки с японскими вокоу (морские пираты). Между государствами конфуцианского ядра состоялось всего 12 вооруженных конфликтов, столько же приходится на конфликты Китая с другими государствами региона. Таким образом, межгосударственные конфликты в Восточной Азии с 1368 по 1841 год составляют примерно 7% от общего числа столкновений с участием Китая [12]. Более того, как показывает А.И.Козинец, за период с 1648 по 1841 год Китай почти не перекраивал границы государств в регионе, за исключением выхода на западные рубежи с целью обеспечения безопасности от кочевых народов. Это позволяет говорить об определенной стабильности восточно‑азиатского международного порядка.
Говоря о внешнеполитических ритуалах, следует сказать, что в Китае существовало специальное Ведомство церемоний, которое отвечало за точность соблюдения дипломатических протоколов. Сами по себе даннические миссии можно рассматривать как внешнеполитический ритуал, равно как и церемонии преклонения колен иностранными дипломатами, что отражало подчиненное положение их государств по отношению к Китаю [13].
Важнейшим внешнеполитическим ритуалом было вручение инвеституры иностранным правителям. Как пишет О.Е.Непомнин: «Варварским» правителям присваивались титулы «вассальных князей» (ван)» [14]. Российский исследователь подчеркивает, что таким образом иностранные правители как бы «вводились» во внутреннюю политическую иерархию Китая.
Наконец, говоря о внутренней легитимации, необходимо отметить, что данническая модель имела мощный внутриполитический заряд – а именно, представляя Китай как центр мира, легитимизировала власть императора. Исследователь Дж.Флетчер, например, подчеркивает, что мифологема о мировом господстве была важным элементом для китайской внутренней политики [15].
Более того, как справедливо подчеркивает О.Е.Непомнин, представители иностранных государств часто не очень понимали тонкости китайского дипломатического протокола, поэтому их документы «редактировались и переписывались в имперском духе, а то и просто произвольно переводились или заменялись китайскими подделками» [16], которые отражали дух даннической системы.
Отметим, что «в эпохи, когда Китай был в военном и политическом отношении сильнее соседей, «данническая» система наполнялась реальным содержанием. Когда же мощь империи падала, эта система становилась номинальным символом» [17].
В пользу того, что Китаю была необходима данническая система как инструмент поддержания внутренней легитимности, говорит тот факт, что императорский двор оплачивал логистические издержки иностранных дипломатических миссий [18].
[10] Li Zhaojie, ‘Traditional Chinese World Order’, Chinese Journal of International Law, Vol.1, No. 1 (2002), p. 30.
[11] Zhang Feng, ‘Rethinking the »Tribute System»: Broadening the Conceptual Horizon of Historical East Asian Politics’, Chinese Journal of International Politics, Vol. 2, No. 4 (2009), pp. 545–74
[12] Kang D. East Asia Before the West: Five Centuries of Trade and Tribute / New York: Columbia University Press. 2012. 240 p.
[13] Morris Rossabi, ‘Introduction’, in Morris Rossabi, ed., China among Equals: the Middle Kingdom and its Neighbors, 10th-14th Centuries (Berkeley: University of California Press, 1983), p. 2.
[14] Непомнин О. Е. Внешнеполитическая доктрина традиционного Китая // Восточный курьер – 2021. – Выпуск № 3-4 C. 69-84
[15] Joseph Fletcher, ‘China and Central Asia, 1368–1884’, in John K. Fairbank, ed., The Chinese World Order, p. 224.
[16] Непомнин О. Е. Внешнеполитическая доктрина традиционного Китая // Восточный курьер – 2021. – Выпуск № 3-4 C. 69-84
[17] Непомнин О. Е. Внешнеполитическая доктрина традиционного Китая // Восточный курьер – 2021. – Выпуск № 3-4 C. 69-84
[18] Li Zhaojie, ‘Traditional Chinese World Order’, p. 55.
Применение даннической модели к архитектуре международных отношений США
Выше были обозначены ключевые элементы даннической системы в Восточной Азии – мировоззренческие основания, архитектура международных отношений, поведение гегемона, дипломатические ритуалы и тип внутренней легитимации. Попробуем применить эту парадигму для анализа системы Pax Americana.
Говоря о мировоззренческих основаниях выстраиваемой США архитектуры международных отношений, следует отметить, что это, в первую очередь, представления об американской исключительности. Убежденность в американской исключительности достаточно очевидна стороннему наблюдателю, следящему за американской политикой, однако есть основания для попытки ее деконструировать, то есть разложить на составляющие. Следует отметить, что эти представления изначально носили религиозный характер («Сияющий Град на Холме»), однако постепенно секуляризировались, не утратив, впрочем, до конца своей религиозной сути. В качестве примера можно привести высказывание седьмого президента США Эндрю Джексона, обратившегося к своим последователям со словами: «провидение … выбрало вас защитниками свободы, чтобы вы могли сохранить эту свободу во благо всего человечества» [19]. Идея распространения либеральной демократии как некоей «священной миссии» в сочетании с идей о национальной исключительности стала одним из ключевых элементов американской внешней политики к началу XX века. Этому предшествовала определенная дискуссия внутри американского общества: высказывались опасения, что стремление к национальному могуществу может привести к излишнему укреплению исполнительной ветви власти и, в итоге, к ограничению свободы. Однако, в итоге идея богоизбранности американской нации, несущей свободу всему остальному миру, возобладала во внутриполитическом дискурсе. Не последнюю роль в этом сыграли протестантские проповедники вроде Джозаи Стронга, связавшие в своем учении идею либеральной демократии и христианства.
Если говорить о событиях XXI века, то эта идея наиболее четко проявлялась во внешней политике администрации Дж.Буша-младшего, который утверждал, что миссия США – «избавить мир от зла». Подобное манихейское мышление характерно многим американским политикам, общественным деятелям и комментаторам. Например, рассуждая о вмешательствах США в дела суверенных государств (Ирак, Югословаия), консервативный обозреватель Д.Плетка открыто утверждал, что «ни в одном из этих случаев вторжение США не имело злонамеренных целей» [20].
Следует отметить, что на практике внешняя политика США несколько более прагматична и действия американской администрации часто противоречат «моральной оболочке»: например, когда посол США в Чили поднял в разговоре с Пиночетом вопрос о соблюдении прав человека, Генри Киссинджер приказал послу «перестать читать лекции по политологии» руководству союзного государства [21]. В политической истории США можно найти немало других примеров союзов с недемократическими государствами. Однако американцы убеждены в моральной правоте своей внешней политики и действительно считают себя нацией, призванной нести свободу остальному миру – так, как они это понимают.
Говоря об архитектуре международных отношений, которую выстраивает США, необходимо отметить, что речь идет об изначально ассиметричной системе, которая во многом напоминает данническую систему Восточной Азии. Являясь крупнейшей в мире экономикой ($23.32 триллиона в 2021 году), США являются также страной с крупнейшим в мире оборонным бюджетом ($0.8 триллиона в 2021 году), что позволяет Штатам выстраивать достаточно иерархичные и при необходимости коерсивные международные отношения, которые принимаются их союзниками. Комментируя вопрос американских военных баз, А.Кули пишет, что «соглашение о создании базы в определенном смысле является иерархическим контрактом, в котором принимающая сторона законно отказывается от части своего суверенитета, позволяя разместить на своей территории иностранный военный контингент» [22]. В американских военно-политических кругах также долгое время пользовался особой популярностью «принцип 72 часов», согласно которому базы должны располагаться таким образом, чтобы войска США могли прибыть в любую точку мира в течение 72 часов [23].
Таким образом, архитектура МО, которую выстраивают США, значительно более коерсивна, чем конфуцианский порядок, существовавший в Восточной Азии. Однако при этом, США стремятся обрамить свою внешнюю политику в моральную оболочку, поэтому «приближают» к себе государства, максимально соответствующие понятию либеральной демократии [24].
Интересно, что союзники США в целом соглашаются с таким раскладом, признавая ведущую роль США. К примеру, в Восточной Азии США используют метафору «оси и спиц» колеса, ставя себя на место оси, вокруг которой организованы спицы – то есть другие страны.
[19] Цитата по Michael Hunt Ideology and U.S. Foreign Policy (New Haven: Yale University Press, 1987), p. 30
[20] Danielle Pletka, ‘Mitt Romney’s Missing Foreign Policy’, New York Times, October 8, 2012, http://www.nytimes.com/2012/10/08/opinion/mitt-romneys-missing-foreign-policy. html
[21} Lars Schoultz, Human Rights and United States Policy toward Latin America (Princeton: Princeton University Press, 1981), p. 111.
[22] Alexander Cooley, Base Politics: Democratic Change and the U.S. Military Overseas (Ithaca: Cornell University Press, 2008), p. 6.
[23] Center for Strategic and International Studies (CSIS), Global Security Forum: What Impact Would the Loss of Overseas Bases Have on U.S. Power Projection? 2010, Transcript. http://csis.org/files/attachments/100513_bases_transcript.pdf
[24] David Sylvan and Stephen Majeski, U.S. Foreign Policy in Perspective: Clients, Enemies, and Empire (Routledge, 2009), pp. 34–36.
Говоря о поведении гегемона, следует отметить, что в отличие от Китая, США являются крайне конфликтным на международной арене государством. Например, исследование, проведенное Jang Group, показало, что с 1776 года по 2019 год, то есть за 243 года своего существовали, 225 лет США участвовали в тех или иных вооруженных конфликтах. Иными словами, США воевали 92% времени. В науке существует много различных объяснений этого феномена, в том числе, некоторые исследователи предполагают, что война является своеобразным «внешнеполитическим ритуалом» для США и даже говорят о «культе войны» в американской внешней политике [25].
Однако представляется, что у подобной стратегии есть и достаточные экономические основания. Следует отметить, что в США некоторое время шла активная дискуссия по линии экспансия VS изоляционизм, которая фактически сошла на нет в 1920-1930 годах, когда на Севере произошел бум промышленного производства, и внутренний рынок США очень быстро насытился. Ответом на этот вызов стала идея либерализации международной торговли, которая открыла бы американскому бизнесу доступ на новые рынки. Как подчеркивает К.Лейн, идея экономической экспансии очень быстро объединилась с концепцией экспорта либеральной идеологии и стала краеугольным камнем американской внешнеполитической философии [26]. Некоторые исследователи называют это политикой «Открытых дверей», хотя исторически под этим термином понимается исключительно экономическая стратегия США в отношении Китая до 1949 года.
Говоря о внешнеполитических ритуалах США, следует перечислить следующие:
a) визиты глав дружественных государств в США,
b) отчеты о состоянии прав человека и уровня демократии в той или иной стране, которые публикуются Госдепартаментом с 1975 года.
Практика оценки уровня защищенности прав человека, монополизированная США, вызывает много возражений. Например, министр иностранных дел Венгрии Петер Сийярто высказался об этом следующим образом: «Я не знаю о том, чтобы МИД Боснии и Герцеговины, а тем более мое ведомство писало доклад о правах человека и других ситуациях в других странах. Почему? Потому что это не наше дело» [27]. Профессор Юн Фон Конг отмечает, что эта практика очень напоминает китайскую традицию оценивать вассальные государства по уровню цивилизованности, то есть соответствия конфуцианским ценностям.
Наконец, говоря о типе внутренней легитимации, следует отметить, что данные социологических опросов устойчиво указывают на то, что большинство американцев поддерживают идею о лидирующей роли США в мире. Это число колеблется от администрации к администрации, однако в целом такие граждане составляют ключевую часть электората. При этом можно констатировать, что по мере обрушения системы однополярного мира все больше американцев предпочитают, чтобы США сфокусировались на своих внутренних проблемах и не пытались диктовать другим странам правила игры [28]. Например, при президентстве Дж.Буша-младшего 84% республиканцев считали, что США должны быть мировым лидером. При администрации Б.Обамы их число упало до 73%, а при Джо Байдене – до 61%. При этом не исключено, что эти колебания связаны с несогласием с внешней политикой конкретной администрации, так как при этом по данным за 2023 год число демократов, выступающих за мировое лидерство США составило 75%.
Получается, что идея об американском величии также является важным инструментом внутренней легитимации. Как пишет Юн Фон Конг, «ни один президент не может избежать темы обреченности на лидерство …американская общественность ожидает этого» [29].
[25] Joseph Lovell. Americans can`t give up the cult of War — https://foreignpolicy.com/2019/04/09/americans-cant-give-up-the-cult-of-war/
[26] Christopher Layne, The Peace of Illusions: American Grand Strategy from 1940 to the Present (Ithaca: Cornell University Press, 2006), p. 33.
[27] Российская Газета: Глава МИД Венгрии возмутился тем, что Госдеп США вмешивается в дела других стран — https://rg.ru/2023/03/22/glava-mid-vengrii-vozmutilsia-tem-chto-gosdep-ssha-vmeshivaetsia-v-dela-drugih-stran.html
[28] Gallup: Fewer Americans Want US Taking Major Role in World Affairs- https://news.gallup.com/poll/471350/fewer-americans-taking-major-role-world-affairs.aspx[29] Khong, Yuen. (2013). The American Tributary System. The Chinese Journal of International Politics. 6. 1-47.
Вышеизложенное кратко отображено в таблице.
Есть и серьезные временные различия – Pax Sinica существовала порядка 1800 лет (если вести отсчет с империи Хань), в то время как американский миропорядок просуществовал несколько десятилетий (хотя некоторые политологи отсчитывают начало Pax Americana с Испано-американской войны 1898 года, когда США впервые проявили себя как экспансионистское государство). Наконец, китайский миропорядок распространялся исключительно на Азию, в то время как США стремятся распространить свое влияние на весь мир.
Материалы
Об образовании в России для латиноамериканцев — в журнале Hablemos con Rusia5 апреля, 2024- Кулинарная дипломатия — новая форма межкультурного понимания25 февраля, 2024
- Самый женственный выпуск журнала Meeting Russia18 февраля, 2024
Мнения
- В Совете Федерации обсудили проблемы диалога по линии НПО между Россией и США15 февраля, 2024
- «Такая “мягкая сила” нам не нужна»11 декабря, 2023
- Продвижение интересов РФ за рубежом обсудили в эфире «Радио России»13 ноября, 2023
МЕДИА
Коронавирус и будущее публичной дипломатии
10 апреля, 2020
Коронавирус: страх — не лучший советчик
31 марта, 2020