«Польская диаспора в Америке – инструмент публичной дипломатии Польши или США?»

  • Home
  • За рубежом
  • «Польская диаспора в Америке – инструмент публичной дипломатии Польши или США?»

С Иваном Лошкарёвым, автором книги «Польская диаспора США в современной мировой политике», мы поговорили о польской диаспоре в США: почему польская община эффективна на внешнеполитическом треке, в чём отличие русскоязычной и польской диаспор.

Один из наших ключевых вопросов состоял в том, что же такое польская диаспора — сильный инструмент публичной дипломатии Польши или публичной дипломатии США?

Наталья Бурлинова: Иван Дмитриевич, как Польша смогла выстроить систему контактов со своей диаспорой так, что сегодня эта диаспора играет колоссальную роль при формировании внешнеполитических нарративов в США? Что способствовало этому?
 

Иван Лошкарёв: Первая и главная причина заключается в том, что польская диаспора привыкла жить и без государства. Были периоды, когда Польша имела параллельные правительства в изгнании или квази-правительственные структуры; это было и в 19, и в 20 веке – в период Первой мировой войны и в период Польской Народной Республики. То есть диаспора привыкла жить сама по себе, и скорее государство подстраивается под нарративы диаспоры, а не наоборот. Но это не значит, что государство не может использовать эти нарративы для своей выгоды.

Вторая важная причина – польская диаспора достаточно «старая». Многие из современных представителей диаспоры – потомки мигрантов в третьем-четвертом поколении, хорошо укоренившиеся в новом для себя обществе, хоть и сохраняющие собственную идентичность на взгляд среднестатистических американцев.

Третья причина, пока еще сохраняющая свою значимость, но имеющая тенденцию к размыванию, — «удачное расселение». Дело в том, что несмотря на формальное равенство штатов, во внешнеполитической системе США есть штаты «поважнее; так получилось, что миграция поляков пришлась именно на «важные» штаты последних 50ти лет – Пенсильвания, Огайо, Висконсин, так называемый Ржавый пояс. Во время избирательной (особенно президентской) компании эти штаты традиционно являются предметом борьбы между разными партиями, которые стремятся узнать мнение жителей по широкому кругу вопросов.

Мне попадались сведения, что во многом в 2016 году победить Дональду Трампу (в Огайо во всяком случае) помогли именно представители польской общины. Недаром он с ними организовывал встречу в Иллинойсе при посредничестве Руди Джулиани (Рудольф «Руди» Джулиани — мэр Нью-Йорка (1994-2001), Советник президента США по кибербезопасности в 2017-2021 гг). Хиллари Клинтон такого, кстати, не сделала.

Таким образом, три слагаемых успеха польской диаспоры в США: «рано приехали», «удачно поселились» и «привыкли жить без государства».

Наталья Бурлинова: В таком случае что коренным образом отличает русскоязычную диаспору от польской?
 
Иван Лошкарёв: Во-первых, очевидно, российская миграция имела прерывистый характер (по сравнению с польской), волны миграции прерывались на десятилетия. Есть межпоколенческие разрывы, которые сложно преодолеваются, иногда их устранить уже невозможно. Мне доводилось смотреть интервью Андрея Седых, эмигранта волны после Гражданской войны, личного секретаря Ивана Бунина, сотрудника различных эмигрантских изданий. В 1970-х годах он рассказывал, что его ровесники издают журналы, ведут различную деятельность, а эмигранты новой волны (после Второй мировой войны) с ними не общаются и почти не вовлечены в работу. Межпоколенческая дистанция мешает интеграции русскоязычной общины. У поляков более равномерно проходила миграция, поэтому эта проблема так явно не выражена.

Во-вторых, из Польши миграция в основном была экономическая. Соответственно, к стране происхождения они относились скорее позитивно, нередко с восхищением или ностальгией. Если говорить о тех, кто уезжал из России, то в миграции после Второй мировой войны был значительный компонент «власовцев», не испытывающих к СССР симпатий, в 70-е годы – диссидентская эмиграция, негативно настроенная к советскому строю, с недавних пор – новая эмиграция, очевидно, тоже политическая. Получается, что в случае с польской общиной была принципиальная совместимость государства и диаспоры (не без исключений, например, в период ПНР), а российская эмиграция изначально не планирует ностальгировать по России, в ряде случае даже не планирует потом связывать свою судьбу с родственниками, оставшимися в стране. В общем, часто разрывают все связи, сжигают все мосты. Поэтому русские эмигранты чаще настроены на полную ассимиляцию в принимающем обществе до малейших деталей: так, в США даже существуют курсы для русскоязычных по исправлению акцента.

Вышесказанное не значит, что внутри российской общины совсем нет сегментов, которые симпатизируют России и готовы к взаимодействию. Прежде всего это те, кто живут в США достаточно давно, продолжают потреблять наш культурный продукт, новости. Таких представителей достаточно много, обычно это не самые состоятельные граждане (низший сегмент среднего класса или беднее), однако они не организованы, и сами не будут этим заниматься. Во всяком случае этот сегмент вполне лоялен. Например, многие из них пытаются приезжать в Россию, в том числе за медицинскими услугами. Однако я не видел сведений, чтобы какая-то работа с этой частью американского общества велась.

Наталья Бурлинова: Польская диаспора – это сильный инструмент публичной дипломатии Польши или публичной дипломатии США?

Иван Лошкарёв: Хороший вопрос. Среди исследователей диаспор известна статья Йосси Шайна (Yossi Shain) «Marketing the American Creed Abroad: Diasporas in the U.S. and Their Homelands», по-русски «Торгуя американскими принципами» — и действительно, когда диаспора общается с Польшей, она не устает напоминать о либеральных ценностях демократии, выражает недовольство консервативным курсом нынешней правящей партии, судебными реформами, и так далее. Заметный эпизод – борьба с запретами на аборты, в Чикаго у консульства были даже протесты членов польской общины по этому поводу. То есть, с одной стороны, можно сказать, что это скорее использование Соединенными Штатами связи с Польшей.

Но, с другой стороны, в вопросах продвижения польских интересов диаспора не менее активна. К настоящему времени основные требования выполнены – Польша и в НАТО, и получает экономическую помощь, и военное сотрудничество развивается. После взрыва «Северных потоков» и энергобезопасность во многом обеспечивается. Но остается ряд небольших тем, которые иногда нуждаются в поддержке государства. Последний из примеров – история вокруг памятника жертвам Катыни в Джерси-Сити [1] . В 2018 году городской совет решил его убрать, община возмутилась, так как это важный символ жертвенности польского народа. За два года удалось создать массовую кампанию, при поддержке посольства вести переговоры с советом. Памятник оставили, но ненадолго, сейчас планируют перенести. Такого рода темы – национальные монументы, борьба с антипольскими высказываниями отдельных политиков – присутствуют, и здесь община действует в унисон с интересами польского государства. Хотя структура диаспоры тоже непростая, и внутренние разногласия иногда бывают.

Наталья Бурлинова: Одним из элементов публичной дипломатии Польши является карта поляка. Каково актуальное состояние этого проекта, можно ли его считать успешным?

Иван Лошкарёв: Для польского государства характерно разделение диаспоры на несколько частей. Одна из них – западная, вторая – община, возникшая после вступления в ЕС, и третья — «поляки на востоке» — проживающие на постсоветском пространстве в самом широком его смысле. Карта поляка была предназначена как раз для последней категории. По официальным и научным выступлениям можно заметить, что это группа, утратившая польскую исходную идентичность сильнее других. Соответственно, они нуждаются не только в самой сопричастности с государством, но и, например, обучении языку, знакомстве с культурой, литературой, фильмами.

Проект «карты поляка» представлял собой документ, позволяющий снизить стоимость проезда по территории Польши, а также получить бесплатный доступ в культурные учреждения. (С 2008 до 2019 года право на получение документа имели граждане большинства стран бывшего СССР. Конституционный суд Республики Беларусь в 2011 году признал ряд норм Закона о карте поляка противоречащими нормам международного права). Об успешности проекта можно судить по числу получивших карту (за 2008 – 2019 – порядка 350 тысяч человек, из них около 300 000 – граждане Беларуси и Украины) [1] . Другое дело, для постсоветских людей нередко это виделось как мостик к чему-то большему – ВНЖ, гражданству и т.д. А это с картой поляка никак не связано, административный барьер в данном случае был сразу обозначен. Но в целом программу можно считать успешной, она позволяет окунуться в культурную среду страны. Польша ведь имеет богатый литературный опыт, множество архитектурных памятников, не говоря уж о наследии собственной религиозной традиции, включая местные культы святых, и т.д. Тем людям, кто «переоткрывает» себя как представителей польского происхождения, это всё очень интересно.

Наталья Бурлинова: В связи со всеми последними событиями, на ваш взгляд, тренд на русофобию в Польше станет абсолютно доминантным или будет колебаться в зависимости от общего уровня отношений с Россией? Есть мнение, что мы обречены на историческое противоборство с Польшей, как бы не складывались взаимоотношения.

Иван Лошкарёв: Так получилось, что когда я учился, то, наоборот, был период сближения с Польшей, мы много говорили о диалоге. Поэтому сложно, исходя из собственного опыта, говорить о том, что мы обречены на вечное противостояние. Говорили даже о том, что исторические проблемы вроде красноармейцев и то, как к ним относились в 20-е годы, можно разрешить.

С другой стороны, мы с коллегой из Института международных исследований МГИМО Андреем Кучуком в 2022 году написали статью (Лошкарёв И.Д., Кучук А.В. Стратегическая культура Польши: вариации и их отражение в официальном дискурсе), в которой попытались проанализировать, какие смыслы преобладают в публичном дискурсе Польши. Оказалось, что пару лет назад были разные точки зрения, в том числе обозначались вопросы, по которым с Россией все-таки стоит говорить, несмотря на другие обстоятельства, или по крайней мере было мнение, что возможно вернуться к диалогу в будущем. С 2020 же года альтернатив практически нет. Общество объединено вокруг идеи о том, что Россия – враг извечный, враг надолго. Не уверен, что эту инерцию удастся переломить быстро. Противостояние насаждается через СМИ, литературу, кино. Представляется, что ближе к истине вариант о том, что противостояние будет длительным.

Есть ли возможности этот процесс смягчить? Обозначим как минимум две вещи, которые могут этому способствовать. Во-первых, ситуация вокруг судоходного канала через Балтийскую косу (Россия критиковала строительство канала через Балтийскую косу из-за экологических рисков. Канал проходит вблизи Калининградской области и соединяет польский город Эльблонг и Балтийское море). Этот узел локальных проблем никуда не денется, не получится уклониться от диалога.

Во-вторых, Россию и Польшу объединяет неприятие украинского национализма. В перспективе это способствует сближению. Прямо сейчас, конечно, Польша играет роль верного союзника США и лидирует в поддержке самых радикальных антироссийских решений, связанных с Украиной. Но «вдолгую» украинский национализм Польше неприятен: сколько бед принесли ей «бандеровцы» и «мельниковцы» (фракции Организации украинских националистов) – такие вещи просто так не забываются.

Вероятно, сближение – это дело пяти-семи лет, не меньше. Но по крайней мере эти две точки сегодня просматриваются.

Наталья Бурлинова: Как на самом деле польское общество относится к украинской ситуации, украинским беженцам и Украине в целом? Это вынужденное отношение или искренний порыв?

Иван Лошкарёв: Нужны полноценные социологические исследования по этому вопросу, но из самых очевидных наблюдений могу сказать две вещи. Те, кто непосредственно не сталкивается с беженцами, более склонны поддерживать их пребывание, программы льгот, финансирование. Те, кто сталкивается, — скорее разочаровываются, при всем сочувствии ситуация вызывает симпатий значительно меньше. Какие-то откровенные случаи негатива в основном распространены среди более молодых жителей Польши, прежде всего потому, что они меньше разбираются в ситуации, меньше хотят в ней разбираться, и склонны воспринимать украинцев как чужих.

Вообще Польша после 1945 года очень моноэтническая страна; есть некрупные этнические группы, как, например, кашубы (один из известных представителей этой группы — Дональд Туск, премьер-министр Польши (2007-2014)). В целом моноэтничный мир не очень склонен принимать чужаков – это хорошо показал миграционный кризис с 2015 года. Поэтому молодежь, которая выросла уже в моноэтничной стране, скорее будет настроена радикально.

Таким образом, есть три сегмента: те, кто сталкивался и не сталкивался с беженцами, а также юные польские «максималисты».

Наталья Бурлинова: Есть ли у украинской диаспоры в США шанс превратиться в серьезную политическую силу, как, например, в Канаде?

Иван Лошкарёв: 
Касательно Канады: диаспора действительно влиятельна с 70-80х годов. Украинцы проживают в нескольких провинциях, достаточно сосредоточенно географически, поэтому им легко претендовать на роль местного этнического меньшинства, к которому надо прислушиваться. В этом смысле украинская диаспора в Канаде напоминает польскую диаспору в США – и по численности, и по фактору расселения, и по степени укоренённости, так как украинские крестьяне переселялись в Канаду, начиная с конца 19 – начала 20 века. То есть в этом случае условия очень похожие.


Если мы говорим об украинской диаспоре в США, то там условия другие. Прежде всего американцы украинского происхождения проживают в крупных городах (Нью-Йорк, Филадельфия, Чикаго), а не в штатах, важных для электоральных процессов. Соответственно, такого электорального веса, как у поляков, у них нет. Количественно украинская диаспора в США (1-2 миллиона) также уступает польской (около 10 млн). А самое главное – нельзя сказать, что украинское государство активно помогает диаспоре, работает с ней. Какие-то серьезные подвижки на этом направлении начались с 2014-2015 года, во многом по запросу самой украинской общины, и пока работа ведется не очень системно.

Однако сошлюсь еще на один аспект: согласно высказыванию декана факультета международных отношений МГИМО Андрея Сушенцова, украинская диаспора – «самые громкие крикуны в комнате» (Лошкарёв И.Д., Пареньков Д.А., Сушенцов А.А. Влияние этнонациональных лобби на внешнюю политику США: исторический опыт украинской диаспоры). То есть их нередко хорошо слышно, несмотря на относительную малочисленность и меньшую влиятельность. Этот фактор «медийной представленности» (например, известный телеведущий CNN Майкл Смеркониш имеет украинское происхождение) может смягчить ситуацию, но в целом шансов у украинской общины в США значительно меньше, чем у польской.

Фото обложки: REUTERS / Evelyn Hockstein
Источник: Известия