«Такая “мягкая сила” нам не нужна»

Концептуальное закрепление «мягкой силы»

Своё первое описание в российских нормативных документах «мягкая сила» получила в редакции Концепции внешней политики (КВП) 2013 года. КВП-2013 определяет «мягкую силу» как «комплексный инструментарий решения внешнеполитических задач с опорой на возможности гражданского общества, информационно-коммуникационные, гуманитарные и другие альтернативные классической дипломатии методы и технологи» [5].

В Концепции внешней политики в редакции 2016 года использование инструментов «мягкой силы» признается неотъемлемой составляющей внешней политики. К их числу относятся информационно-коммуникационные, гуманитарные инструменты, а также возможности гражданского общества [6].

В 2022 и 2023 гг. формируется обновленная нормативная база, закрепляющая в официальном политическом дискурсе понятия, которые, по сути, задают основы для формирования концептуальных основ российской «мягкой силы», однако, без использования самого этого термина. В 2022 г. была принята Концепция гуманитарной политики России [7] (КГП), которая закрепляет в общественно-политическом дискурсе понятие «гуманитарная политика». Поскольку «мягкая сила» — это, в первую очередь, про идеи, ценности и смыслы, то можно сказать, что КГП — это первый российский документ, дающий внешней аудитории базовые представления о том, каковы российские ценности, идеи и смыслы на современном этапе исторического развития нашего государства. Это программный документ про духовно-нравственные ориентиры современной России с элементами концепции публичной дипломатии в рамках понимания национального характера «мягкой силы» [8]. Начиная с 2022 г. на официальном уровне предпочтение отдается термину «гуманитарная политика», нежели «мягкая сила». Тему гуманитарной политики дополняет обновленная редакция Концепции внешней политики 2023 года, которая оперирует понятием «гуманитарное сотрудничество».

Взлеты и падения «мягкой силы» в России

Время с 2012 по 2016 гг. является периодом наибольшей популярности «мягкой силы» в России. Об этом свидетельствуют официальные документы и речи руководителя страны, а также дискуссия вокруг «мягкой силы» на общественном уровне. Интерес российского государства к «мягкой силе» именно в этот период не случаен. События внешнего и внутреннего контура заставили Россию обратить внимание на эту американскую концепцию и посмотреть на неё под другим углом. Использование неправительственных организаций и других элементов публичной дипломатии для влияния на политические и общественные процессы в других странах со стороны США в 2000-е годы значительно усилилось. В глазах российского руководства «мягкая сила» постепенно трансформируется из позитивной концепции публичной дипломатии, которая помогает продвигать национальные интересы, в недобросовестный внешнеполитический инструмент США. Неслучайно в своей статье 2012 года Владимир Путин отмечает: «Следует четко различать — где свобода слова и нормальная политическая активность, а где задействуются противоправные инструменты “мягкой силы”». Под недобросовестными инструментами Владимир Путин понимает деятельность западных неправительственных организаций. Президент поясняет: «Можно только приветствовать цивилизованную работу гуманитарных и благотворительных неправительственных организаций. В том числе — выступающих активными критиками действующих властей. Однако активность “псевдо-НПО”, других структур, преследующих при поддержке извне цели дестабилизации обстановки в тех или иных странах, недопустима. Имею в виду случаи, когда активность неправительственной организации не вырастает из интересов (и ресурсов) каких-то местных социальных групп, а финансируется и опекается внешними силами. В мире сегодня много “агентов влияния” крупных государств, блоков, корпораций. Когда они выступают открыто — это просто одна из форм цивилизованного лоббизма. У России тоже есть такие институты — Россотрудничество, фонд “Русский мир”, наши ведущие университеты, расширяющие поиск талантливых абитуриентов за рубежом» [9]. При этом президент Путин отмечает, что Россия не использует национальные НПО или политические организации других стран для проведения своих интересов. С его точки зрения, влияние на общественные настроения и внутреннюю политику других стран должно осуществляться открыто.

С 2016 года российский политический класс постепенно уходит от использования термина «мягкая сила», более того, начинает активно критиковать его использование в контексте российской гуманитарной деятельности за рубежом. Одним из критиков термина «мягкая сила» является Евгений Примаков, руководитель Россотрудничества. Как известно, Россотрудничество — это главный оператор российской общественной дипломатии в международном пространстве. Позиция Евгения Примакова по поводу концепции Найя широко известна и представлена в СМИ. В одном из первых интервью после вступления в должность он подтвердил свою нелюбовь к «мягкой силе», назвав этот термин «циничным наследием империализма», поскольку «мягкая сила» всегда говорит о чем-то с позиции силы. У России другие задачи, считает Примаков, — транслировать дружбу, добрососедство и собственные ценности. Можно сказать, что его позиция на сегодняшний день является официальной позицией агентства. Например, 15 ноября 2022 г. в официальном ТГ-канале Россотрудничества в ответе на вопрос про новую стратегию «мягкой силы» России в связи со сложившейся международной обстановкой был дан следующий ответ: «Нам не нравится термин “мягкая сила”. Мы предпочитаем понятие “гуманитарная политика”» [10].

Cпустя десятилетие после публикации статьи Владимира Путина риторика МИДа в адрес западных неправительственных организаций также становится более жесткой. А отношение к «мягкой силе» через призму негативного восприятия деятельности западных НКО становится фундаментальным подходом российской внешней политики в сфере публичной дипломатии. Выступая на Державинских чтениях в ноябре 2023 г., директор Департамента информации и печати МИДа России Мария Захарова пояснила, что у России и Запада совершенно разное отношение к тем задачам, которые ставят перед собой неправительственные и некоммерческие организации сегодня, и что Запад рассматривает НПО как механизм реализации своих национальных интересов в других государствах [11].

По итогам 2023 года «мягкая сила» становится в России все более непопулярной, воспринимается как американизм и все чаще возникает вопрос о том, насколько корректно применять этот термин в отношении России, какова реальная цель применения «мягкой силы» со стороны западных стран? Россия не хочет принимать в отношении себя «мягкую силу» как инструмент давления и не планирует поступать также в отношении других. Тем не менее речь об отказе от «мягкой силы» вовсе не идет. Действительно, сам термин не вызывает симпатий в российском дипломатическом ведомстве, поскольку ассоциируется прежде всего с США, где, по словам министра Лаврова, «мягкая сила» является продолжением государства [12]. Однако есть понимание, что «игнорировать его существование или отменять его использование смысла нет» [13]. Поэтому российские дипломаты предлагают делить «мягкую силу» на два типа: полезную, позитивную и открытую, которую можно и нужно развивать, и деструктивную, которую Запад использует уже далеко не как способ формирования привлекательного образа своей страны, а как инструмент оказания давления на политические элиты других стран [14]. Именно в таком ключе, выступая на Примаковских чтениях в ноябре 2023 года, сформулировал свой подход к «мягкой силе» министр иностранных дел Сергей Лавров. Комментируя агрессивные действия Запада по оказанию давления на другие страны, министр сказал, что России не нужна именно «такая “мягкая сила”», то есть деструктивная и принуждающая. Но ни о каком отказе от «мягкой силы» во внешней политике России министр не говорил.